Повертаючись з Юдеї в Галилею,Ісус Христос зі Своїми учениками проходив через Самарію, через місто, яке називалося Сихар (давня назва – Сихем). Перед містом з південного боку була криниця, викопана, за переказом, патріархом Яковом.
(471)
Повертаючись з Юдеї в Галилею,Ісус Христос зі Своїми учениками проходив через Самарію, через місто, яке називалося Сихар (давня назва – Сихем). Перед містом з південного боку була криниця, викопана, за переказом, патріархом Яковом.
(471)
Батюшка не сопротивлялся, даже тогда, когда у ворот ему объявили о том, что ведут расстреливать. Попросил разрешить ему помолиться. Прочел «Отче наш», «Богородице Дево, радуйся», «Верую», и начал читать по себе самом отходную, как вдруг другой лаврский монах – отец Иринарх – бросился под дуло автомата: «Кого ви хочите убити?! Знаете, якiй вин чоловик? Вiн весь свiт спасае. Убивайте мене, а його не зачипайте!»
На Украине имя этого святого значит столько же, сколько в России имена наших великих подвижников. В Почаевской Лавре его почитают наравне с Преп.Иовом, и это имеет особое значение, поскольку старец Амфилохий – наш современник. Здесь, на земле, его не стало в 1971 году.
А, между тем, и житие, и известные свидетельства об его молитвенной помощи сравнимы с житиями величайших святых, и кажутся достойными пера Симеона Метафраста(1). Плоды его монашеского подвига – одно из самых ярких и убедительных свидетельств того, что благодать в Церкви Православной не оскудевает, что «Господь вчера и днесь, и во веки Тот же».
Прошло восемнадцать лет с тех пор, как мощи старца Амфилохия из Успенской Почаевской лавры на Украине были обретены нетленными. Их целостность и состояние примерно такие же, как у святых, почивающих в пещерах Киево-Печерской лавры. Старец как будто уснул, и произошло это не в 1971 г., а совсем недавно. В Церкви он прославлен как «преподобный», т.е. уподобившийся Господу в самых высоких добродетелях, но не будет преувеличением сказать, что жизнь его с момента прихода в монастырь до самого конца была непрекращающимся исповедническим подвигом.
Только люди достигшие духовной зрелости вправе произнести слова, которые однажды просто и сами собой вышли у оптинского иеромонаха о.Василия (Рослякова), – «хорошо было бы пострадать за Христа». Вспомним, даже такой великий святой, как Святитель Филарет Московский в молитве к Господу произносит со смирением: «…Не дерзаю просить ни креста, ни утешения! Только предстою пред Тобою…»
Готовность пострадать за Христа – удел совершенных. И, вот, старец Амфилохий был из тех, кому с полным сознанием пришлось нести мученический крест не однажды.
Вопрос о том, кому «не угодил» монах для верующих людей, в общем-то, не первостепенный. Одни вели его на расстрел, истязали в психиатрической лечебнице, избивали до полусмерти, другие отдавали распоряжения об этом… Важнее другое: поистине, несчастнейшие люди – те, кто становятся исполнителями воли духов зла, независимо от внешних – политических, идеологических или каких-либо иных мотивов. Истинная причина подобной ненависти открывается до конца, опытно, а не чисто умозрительно, в Почаеве, возле его мощей.
К престольному празднику в честь Успения Пресвятой Богородицы в лавру ежегодно приходит многотысячный крестный ход из Каменец-Подольского, и среди этого множества в сопровождении родственников – весьма необычные больные. Недуг этот не укладывается в картину эпилепсии. Как правило, он обостряется при приближении к святыням. Это невозможно отнести и на счет «актерского мастерства»: каждый в состоянии отличить произвольный, даже самый профессионально-исполненный крик, от крика нестерпимой боли, непроизвольного.
«Особые» больные рычат, издают потоки площадной брани по отношению к святым, и при этом особенно оскорбительные эпитеты достаются Преподобному Амфилохию.
Впечатление не из легких, особенно когда подобный «набор» несется из уст хрупкой девочки, которую пытаются удержать несколько мужчин. Сила у больных такая, что не во всех случаях помогают и металлические наручники.
Самое сложное для сопровождающих – подвести их к мощам. В тех случаях, когда удается, эти страдальцы обычно успокаиваются. Проходит несколько минут, и пришедшие в сознание не помнят о своем недавнем состоянии.
Поклонение честным мощам – начало исцеления духовного. Впереди – исповедь, причастие, особый церковный чин – отчитки. В монастыре о подобных случаях говорят: «Гнал нечистых батюшка при жизни своей, гонит и сейчас. Не выносят они его присутствия.»
Старцу Амфилохию была дана особая благодать. Он обладал несомненной прозорливостью, даром молитвенного исцеления, освобождения одержимых, и брань его с невидимым миром, где действуют духи, была – «не на жизнь, а на смерть». Ему мстили и неотступно преследовали те, кого он опалял своей молитвой.
Шел 1947 год. Позади осталась страшная война, и уцелевшие в ней надеялись на то, что послевоенный мир станет мудрей и лучше. Казалось, и для Церкви наступило время благоприятное. После долгих гонений в храмах зазвучала молитва, открыли двери духовные учебные заведения, понемногу стали возвращаться из мест заключения освобожденные священники. Однако политическое «потепление», обязанное военным условиям, оказалось временным, а изменение стратегии в отношении Церкви относительным.
Ушли в прошлое показательные процессы над духовенством, теперь в них не было и необходимости: основная часть духовного сословия была физически уничтожена в период 20-х – 30-х годов. Но одновременно «достойной преемницей» Соловков стала созданная в к.40-х – нач. 50-х система Сиблага, как и предыдущая поглотившая миллионы жизней(2), а дела «возбуждающих опасения» священников решались уже в порядке «индивидуальном» и часто «внесудебном».
Так было и на этот раз, когда в келью иеромонаха из Почаевской лавры ворвались неизвестные вооруженные люди. Вели себя вызывающе, дерзко, поставили под дуло автомата и повели. В чем состояла «вина» человека, жившего уединенно в маленьком домике при монастырском кладбище и довольствовавшегося только самым необходимым? Для «конвоиров» достаточно было то, что он был одним из тех священников, к которым люди едут издалека.
Отца Иосифа, – таково было монашеское имя Преп. Амфилохия до принятия схимы, – знали, благодаря его способности исцелять в тех случаях, когда не оставалось надежды получить помощь от врачей. Лечебная практика батюшки началась еще до его прихода в монастырь. Когда-то у сельского лекаря он выучился искусству костоправа.
А в начале 30-х, когда он был уже в постриге, случай открыл в нем умелого доктора и дерзновенного молитвенника. Лаврский иеромонах буквально «собрал» и поставил на ноги разбившуюся молодую пару: во время сельской свадьбы лошади понесли, и коляска, где сидели новобрачные, опрокинулась, причинив им тяжелые травмы. Усердие о. Иосифа, подкрепленное молитвой, произвело чудеса, и с тех пор к нему вереницей потянулись посетители. Чтобы не доставлять беспокойство монастырской братии, батюшка по благословению отца наместника перешел в отдельный домик. Лечение больных в сочетании с оказанием духовной помощи стало его постоянным «послушанием». В иные дни он принимал до 500 человек.
С началом Великой Отечественной войны поток посетителей увеличился. Было замечено, что иеромонах Иосиф безошибочно предсказывал, к кому вернуться мужья и сыновья, а кого ожидают потери. Этому предшествовали двадцать лет, проведенные в послушании и молитвенном подвиге. Внутренняя сторона монашеской жизни – пост, бдения, молитвенное правило, – была скрыта от посторонних глаз, явными оказались духовные плоды.
Отец Иосиф получил и еще один дар – видеть воочию и изгонять нечистых духов. И вторжение незваных гостей в 1947 г. не стало для него неожиданностью. Батюшка не сопротивлялся, даже тогда, когда у ворот ему объявили о том, что ведут расстреливать. Попросил разрешить ему помолиться. Прочел «Отче наш», «Богородице Дево, радуйся», «Верую», и начал читать по себе самом отходную, как вдруг другой лаврский монах – отец Иринарх бросился под дуло автомата: «Кого ви хочите убити?! Знаете, якiй вин чоловик? Вiн весь свiт спасае. Убивайте мене, а його не зачипайте!»(3) Что произошло с комбригом в этот момент, сказать трудно, только настроение его переменилось, и, высвободив оружие, он отпустил обоих.
В следующий раз смерть подступила совсем близко в 1962 году. В стране прогремело разоблачение «культа», начались «оттепель» и одновременно – возобновленная яростная атеистическая кампания. Новая «волна» докатилась и до Почаева, и однажды угроза уничтожения нависла над Троицким собором.
Когда же милицейский отряд во всеоружии стоял у дверей храма, и парализующее действие страха сковало присутствующих, отец Иосиф принял на себя всю ответственность за последующие события. Выхватив ключи от храма из рук начальника, и поспешно передав их наместнику, он призвал братию и прихожан оказать сопротивление погромщикам. В ход пошли колья, в считанные минуты вокруг о. Иосифа образовалась «живая стена», и собор отбили. А батюшку ожидала расправа.
Арестовали его ночью в собственной келье, и на «воронке» доставили в психиатрическую больницу, позаботившись и об «особых условиях» содержания. Место для него определили в палате буйных больных. На этот раз пришлось тяжело: от препаратов, которые ему вводили насильно, распухало все тело и лопалась кожа, и то, что отец Иосиф выдержал все, само по себе, было случаем исключительным. Поддерживала его только молитва: ни Евангелие, ни распятие передать в больницу врачи ему так и не позволили.
И, все-таки, особым промыслом старец был освобожден(4). Однако план вывезти старца за рубеж не осуществился. Отец Иосиф потихоньку ушел из квартиры во Львове, где его скрывали от возможных преследований.
Возвращаться в Почаев было слишком опасно, и он поселился у племянницы в селе Иловица. Укрыться надолго ему, конечно же, не удалось: народ моментально освоил новое направление маршрута, а отказать просящим батюшка не мог. Ежедневно служил Водосвятные молебны. Случаи исцелений были необыкновенны. По молитвам о. Иосифа вернулся слух к девушке, которую когда-то в детстве сильно побила мачеха. Одна жительница Почаева избежала ампутации, угрожавшей ей из-за начавшейся гангрены. Известен и случай, когда прозрела слепая девочка. Есть свидетельство того, как старец вернул к жизни 13-летнего подростка, находившегося в состоянии клинической смерти.
Бывало, что «открывались глаза» и у стойких атеистов, когда дело касалось их собственных детей.
В отчаянии обратился как-то к о. Иосифу секретарь обкома. Диагноз, поставленный врачами его 18-летнему сыну, звучал как приговор: саркома. Старец предупредил, что лечение будет только духовным: молебны, святая вода, освященная пища. Через несколько недель от болезни не осталось и следа, а отец в благодарность распорядился выделить для удобства паломников маршрутный автобус Кременец – Малая Иловица.
Местные власти, обеспокоенные притоком людей в село, стали настраивать родственников против старца.
В декабре 1965 г. о. Иосифа ожидало новое испытание. Один из родственников завел его на окраину села к болотам, и жестоко избив, оставил умирать в ледяной воде. Восемь часов пролежал старец без помощи, пока его не обнаружили духовные чада. Опасаясь, что он не доживет до утра, его в ту же ночь отвезли в Почаевскую лавру, где постригли с именем Амфилохия, в честь святителя Амфилохия Иппонийского. Схима – это «край», определение – на жизнь или на исход. Старец пошел на поправку, и еще несколько лет служил людям в великом ангельском образе.
В Почаеве рассказывают, что кончина о. Амфилохия была насильственной и вызванной отравлением. Не раз старец говорил, что среди его послушниц есть «Иуда», но когда люди, страдавшие от поведения одной из его «помощниц», просили его удалить ее от себя, батюшка только смиренно призывал их терпеть, поскольку и сам он терпит.
У святых отцов в разных вариантах встречается мысль о том, что превозмочь диавола умом и хитростью невозможно. Зло коварно и могущественно, и победить его в мире можно только, взойдя на крест, через сознательное уподобление Христу. Но «проигравший» по счету лукавому, бесовскому, у Бога восстает в нетлении, венчается великой славою и имеет дерзновение молиться за многих.
(65)
И как, скажите, после всего этого любить людей? Ведь рядом — никого! Ищу человека, а его нет. Не вижу никого. А если никого не вижу, кого любить?
Когда наш Спаситель совершал Свой крестный путь, силы оставили Его, Он упал, и тяжкий крест приказали нести некоему Симону из ливийского города Кирены. Так наш Искупитель получил невольного помощника в Своём подвиге. А ведь Симон был обычным человеком: отец двух сыновей — Руфа и Александра, — не местный, и он просто шёл со своего поля и, скорее всего, совершенно случайно попал на казнь. Но с тех самых евангельских времён образ Симона Киринейского стал символом неожиданного помощника, который поддерживает нас в трудную минуту и помогает нести крест нашей жизни.
В Иерусалиме, при купальне Вифезда, что в переводе значит “Дом милосердия”, жил человек, 38 лет болевший каким-то неисцельным недугом. Евангелист говорит, что он лежал уже долгое время (Ин 5:6). Тридцать восемь лет болезни — это очень долго, это бесконечно долго. Для многих, особенно в древности, это была целая жизнь. И этот несчастный жил при купальне среди таких же больных, как и он сам, ожидающих движения воды, ибо Ангел Господень по временам сходил в купальню и возмущал воду, и кто первый входил в нее по возмущении воды, тот выздоравливал, какою бы ни был одержим болезнью (Ин 5:3–4).
И вот Господь находит его и спрашивает: “Хочешь ли быть здоров?” Больной, который не знает, Кто перед ним, начинает жаловаться, и слова этой такой понятной нам жалобы всю неделю будут повторяться в стихирах Триоди на богослужении: “Человека не имам, да егда возмутится вода, ввержет мя в купель”.
Какая трогательная фраза! Как знакомо нам это состояние оставленности, одиночества, непонимания! Человека не имам! Когда-то в древности один из философов ходил по Афинам с зажжённым фонарём среди бела дня и кричал: “Ищу человека!”, а тут: “Человека не имам!”
Даже Христу — Богочеловеку — понадобился помощник, потому что трудно, невыносимо трудно нести свой крест. Мы падаем, мы жалуемся: “Человека не имам!” Где же он — мой Симон Киринейский, который поможет донести крест?
Господь Сам стал для расслабленного Симоном из Кирены. Он просто, так просто, как может только Бог, сказал: “Встань, возьми постель твою и ходи”, — и больной тотчас выздоровел. И осталась бы эта история одним из бесчисленных свидетельств о чудесах Бога на земле, если бы не человеческое, слишком человеческое продолжение.
Христос исцелил расслабленного в субботу. А евреи чтили закон, и даже Богу не могли позволить его нарушить. Они стали искать Того, Кто посмел исцелить в субботу, ведь этот исцелённый не запомнил своего Врача. Но Господь Сам подошёл к нему в храме и сказал: “Вот, ты выздоровел; не греши больше, чтобы не случилось с тобой чего хуже” (Ин 5:14). Много столетий до этого, когда не было ни купальни, ни Иерусалима, и некому было чтить субботу, уже звучали похожие слова: если не делаешь доброго, то у дверей грех лежит; он влечет тебя к себе, но ты господствуй над ним (Быт 4:7). Так Господь увещевал Каина, но Каин остался глух, и земля снова была проклята за то, что отверзла уста свои принять кровь брата (Быт 4:11).
Евангелие от Иоанна приводит множество свидетельств личного и очень деликатного обращения Христа к собеседникам. Он говорит Нафанаилу нечто таинственное, что понимает лишь сам Апостол: когда ты был под смоковницею, Я видел тебя (Ин 1:48), и мы никогда не узнаем, что же Спаситель имел в виду. Необычайно глубоки и как-то по-особому бережны беседы Христа с Никодимом и самарянкой. И здесь мы видим, что Господь очень осторожно уговаривает расслабленного не грешить. И что же сделал этот человек? Тут же донес на Христа иудеям. Предал своего Благодетеля. Церковная история сообщает, что этот самый исцелённый позже был в числе тех, кто истязал Христа перед Распятием.
Не греши больше, чтобы не случилось с тобой чего хуже (Ин 5:14). А что может быть хуже, чем пролежать в болезни целую жизнь — 38 лет? Он страдал почти четыре десятилетия, но вот уже более двух тысячелетий поминается его неблагодарность. Неблагодарность как болезнь души хуже всякой телесной болезни, потому что страдающий телом всё же остается человеком, но у кого нет сердца человека — благодарного сердца, — тот может ли оставаться человеком?
“Человека не имам!” — жаловался расслабленный. “Человека не имам!” — часто вопием и мы. Нет рядом Симона Киринейского, который помог бы нести мой крест! И как, скажите, после всего этого любить людей? Ведь рядом — никого! Ищу человека, а его нет. Не вижу никого. А если никого не вижу, кого любить? Где же мой ближний? Кто мой ближний? Вспомним, что Спаситель уже отвечал на этот вопрос. Наш Бог-Человеколюбец, Который видит людей и любит их, очень осторожно показал вопрошавшим, что изъян в самом вопросе — не: “кто мой ближний?”, а “кому я ближний?” А значит, не “где мой Симон Киринейский?” а “кому я — Симон Киринейский?”
Неблагодарность — это болезнь глаз, недуг зрения. Как бывает стыдно, когда вдруг по милости Божией эта слепота неблагодарности проходит, и видишь то, чего раньше совсем не замечал: сколько люди трудились ради меня, как много сделали мне добра, как много людей, которые меня любят. Почему же я остаюсь слеп к их любви? От больного сердца, не способного на благодарность.
Мы много и часто говорим о борьбе со страстями, об упражнении в молитве и изучении Писания. Как же иначе — без духовной жизни нет и христианина. Но вся наша духовность может расти и развиваться только в благодарном сердце, и если нет его — бесполезны и даже опасны все наши аскетические опыты и богословские штудии.
Воспитать своё сердце в благодарности людям и Богу — вот наш главный труд, наше основное духовное упражнение. И рядом с нами — Господь, не увиденный нами, наши незримые ближние и надежда однажды увидеть их подлинную красоту глазами, исцелёнными благодарностью. “Возлюбленные! Мы теперь дети Божии; но еще не открылось, что будем. Знаем только, что, когда откроется, будем подобны Ему, потому что увидим Его, как Он есть” (1 Ин 3:2).
(24)
(17)